Перевод: Молдракс
Люди — социальные существа, стайные животные по своей природе; высшие хищники; и, конечно же, млекопитающие. Тогда имеет смысл, что другие высшие хищники, другие млекопитающие и, в частности, социальные высшие хищники будут более точно выражаться в человеческих телах, а также будут более воспринимаемыми и родственными. Возможно, это одна из причин непропорционально большого количества волков и больших кошек в терианском сообществе.
Для сравнения, птицы — чужеродные существа: небесные, а иногда и океанические, только редкие виды обитают в основном на суше (страусы, эму, казуары, киви). Они занимают совершенно другую сферу: верхушки деревьев, скалы и ветер. У них полые кости, перья и клюв; они - несушки яиц и хранители гнезд.
Многие люди хорошо понимают язык тела и сигналы, когда дело доходит до млекопитающих. Отчасти это связано с ранним и частым знакомством с кошками и собаками, а отчасти может быть просто из-за того, что сигналы похожи на человеческие: лицо двигается, губы искривляются при рычании как у собак, так и у людей, глаза расширяются или сужаются, поза становится сгорбленной и крадущейся при угрозе или агрессивной и наступательной при нападении и так далее и тому подобное. Мы можем понимать «кошачий», мы можем понимать “собачий”, и даже “лошадиный” или “бычий” “языки”, при условии предварительного знакомства с ними. Чтобы изучить нюансы, нужно учиться, но, помимо этого, люди говорят на том же основном языке, что и большинство других млекопитающих.
Птицы говорят на другом языке. Его элементы могут быть мотивированы одними и теми же вещами (борьбой/бегством, страхом/агрессией, голодом, защитой территории), но это не похоже на “язык” млекопитающих. Выражение птичьих эмоций проявляется не в подвижности черт лица, а скорее в тонком прищуривании зрачков, в разинутом или щелкающем клюве, взмахе крыльев (и есть разница между довольным взмахом и демонстрацией угрозы) или приглаживанием перьев, мотаний головой, кивании головой, прихорашивании, выщипывании…
С социальными птицами легче общаться и их легче изучать; они более мотивированы на общение. Гораздо проще изучать попугая (а психология африканских серых, например, похожа на человеческую), который является очень социальной стайной птицей, чем изучать ворона, который социален в гораздо меньших масштабах. Их интеллект может быть схожим, но продемонстрировать интеллект воронов сложнее, чем интеллект попугаев, возможно, отчасти потому, что многие из наших измерений интеллекта (и методов проведения измерений) основаны на чрезвычайно социальном, млекопитающем человечестве.
Перенесите птицу в человека, и что вы получите?
Людям часто трудно понимать мою речь. Мне требуются сознательные усилия и много самообучения, чтобы создавать выражения лица, изображать чувства и влиять на людей стандартными мимическими (и голосовыми) сигналами. Когда я плохо себя чувствую, я часто не пытаюсь изобразить выражение лица, потому что я больше сосредоточен на своем психическом состоянии, чем на передаче этого состояния, и в некотором смысле я думаю, что впадаю в состояние, которое описывал Tsu в рассказе “Раненная птица прячется”(перевод - https://vk.com/wall-10713381_22545 / https://skylair.info/arhiv/200-ranenaya-ptitsa-pryach.. ).
Когда я встревожен или нервничаю, это проявляется в моей физической форме: я переношу вес с ноги на ногу, постоянно сжимаю и разжимаю ступни. Тереблю кожу головы, коротко остриженные волосы, похожие на перья и пух, прихорашиваюсь от стресса, выщипываю “перышки”(волосы). Мои глаза расширяются и вытаращиваются, когда происходит сенсорная перегрузка, слишком сильная стимуляция для гиперактивного ястребиного разума; моя голова поворачивается, резко реагируя на каждое движение. Моё дыхание учащается, становясь быстрым и неглубоким при сильном стрессе; это нормальная физиологическая реакция на какую-либо тревогу, но к ней не присоединяется тревожное выражение, она не выражается на моём лице. Моему лицу не хватает эмоционального выражения до такой степени, что ко мне подходили коллеги, менеджеры и случайные друзья, когда я был в состоянии полной паники, и они выбирали этот момент, чтобы сказать, каким спокойным, непринужденным и добродушным я всегда выгляжу.
Это также не просто стресс и тревога, которые проявляются в первую очередь в языке тела. Интерес выражается в виде обостренного внимания, ястребиного взгляда, сконцентрированного на одной точке. Часто мой разум разделен на несколько частей, но когда что-то по-настоящему привлекает мое внимание, оно полностью занимает меня, фокусирует всё внимание на себе. Я наклоняюсь вперед, мой взгляд так же неподвижен, как и мое лицо; я меньше ерзаю. Когда я полностью вовлечен, очарован - я становлюсь менее оживленным, более спокойным, более сосредоточенным. Я кажусь более серьезным, когда меня что-то очень интересует, остро, как бритва. Счастье - это смягченный взгляд и распушенные призрачные перья; Более медленные движения, повышенное удовольствие при физических контактах, раскачивание из стороны в сторону, расслабленность конечностей – расслабленное удовлетворение.
В социальном плане это тоже по-другому. Это скорее характерно для ястребов, чем для обычных птиц, потому что многие птицы очень социальные, стайные существа: попугаи, гуси и вороны – как примеры, хотя я уверен, что их форма социализации сильно отличается от динамики стаи млекопитающих (и я бы хотел узнать мнение о социализации людей с точки зрения птицы). Мохноногие канюки – одиночные птицы, максимум парные, за исключением того момента, что иногда они устраиваются на зимовку сообща и образуют небольшие стаи на время миграции. Я понимаю групповую динамику и иерархию благодаря наблюдениям, изучению и занятиям по социальной психологии; это не врожденное знание или инстинктивное понимание. Благодаря тому, что я человек, а также ястреб, я социальное существо, и мне нужен социальный контакт и значимые отношения в моей жизни. Однако общение с людьми, которые сильно иерархичны, может быть для меня странным и стрессовым, и я плохо реагирую на попытки втиснуть меня в иерархию группы. (Я лучше справляюсь с этим в рабочей среде, где я научился принимать это и вижу эффективность этого явления; но в социальных, случайных или дружеских группах я не вижу в этом смысла и глубоко не люблю иерархические структуры.)
Я не терплю проявления доминирования в целом. К счастью, я не поддаюсь инстинктам доминирования /подчинения иерархии в отличии от большинства моих сильно иерархичных друзей (людей-волков и даже некоторых представителей кошачьего народа). Вот в какой группе я желаю быть: неиерархичной, вне иерархии, если таковая существует внутри группы, не рассматриваемый как угроза доминированию или объект для доминирования над собой. Иногда это означает, что я странно вписываюсь в обстановку группы или не вписываюсь в более широкую социальную структуру группы; являюсь её частью и обособлен одновременно. Это может затруднить поиск значимого, понимающего меня сообщества. Однако в большинстве случаев я не возражаю.
Птица — это не млекопитающее, и трудно описать, каково это быть птицей в человеческой шкуре, когда весь наш язык - язык млекопитающих, когда мое тело с толстыми костями и без перьев, с мягким лицом, с зубами вместо клюва. Это все равно что пытаться перевести сложную концепцию с немецкого или японского, когда в английском для нее нет слова: требуются абзацы и страницы, чтобы передать хотя бы её половину, и всё равно очень многое будет потеряно при переводе. Птица чужая и иная – может быть, мне ближе, чем рептилии с их холодной кровью и чешуйчатыми мыслями; возможно, ближе, чем влажный мир рыб или существование колоний пчел и муравьев. И все же это чуждо по сравнению с кошками и лисами, волками и лошадьми, психологически это чуждо и непонятно.