Меня часто просят: «Расскажите что-нибудь о фэнтези»... Один мой друг в ответ на подобную просьбу сказал: «Хорошо. Я расскажу вам нечто фантастическое. Десять лет назад я пришел в читальный зал библиотеки такого-то города и попросил „Хоббита“. Библиотекарша ответила: „Мы держим эту книгу только во взрослом зале, поскольку не считаем, что эскапизм хорош для детей“. Мы с другом и посмеялись, и содрогнулись, и совместно пришли к выводу, что за последние десять лет многое изменилось.Такого рода нравственную цензуру сейчас в детских библиотеках встретишь редко. Hо если детские библиотеки стали оазисами в пустыне, то это еще не означает, что сама пустыня исчезла. Все еще есть люди, разделяющие точку зрения этой библиотекарши, простодушно выразившей глубоко укорененное в американском характере нравственное неодобрение фантазии, неодобрение столь мощное и зачастую столь агрессивное, что причиной и основой его можно считать только страх.Итак: почему же американцы боятся драконов? Прежде, чем пытаться ответить на вопрос, следует заметить, что драконов боятся не только американцы. Подозреваю: почти все народы, обладающие высокоразвитыми технологиями, в той или иной степени настроены против фэнтези. В некоторых национальных литературах, как и в нашей, в последние несколько столетий нет традиции взрослой фэнтези — например, во французской. Hо в немецкой литературе много фэнтези, как и в английской. В Англии ее любят, и там она лучше, чем где-либо еще. Поэтому страх перед драконами не просто западный или технологический феномен.Hо мне бы не хотелось вдаваться в серьезные исторические проблемы; я собираюсь говорить о современных американцах, о единственном народе, знакомом мне настолько, чтобы размышлть о нем. Задавшись вопросом, почему американцы боятся драконов, я начала понимать, что очень многие настроены не только против фэнтези, но и вообще против художественной литературы. У нас традиция рассматривать любые плоды творческого воображени либо как нечто подозрительное, либо как нечто недостойное. „Романы читает моя жена. У меня нет на это времени“. „Подростком читал эту научно-фантастическую чепуху, но сейчас, конечно, в руки не возьму“. „Сказки — это для детей. Я живу в реальном мире“. Кто так говорит? Кто отвергает „Войну и мир“, „Машину времени“, „Сон в летнюю ночь“ столь решительно и самоуверенно? Боюсь, что это „простой человек“, трудолюбивый тридцати-сорокалетний американец — основа и опора нашей страны.Такое полное отрицание художественной литературы связано с несколькими присущими американцам чертами: нашим пуританством, нашей трудовой этикой, нашей склонностью искать во всем выгоду и даже сексуальными нравами. „Война и мир“ или „Властелин колец“ читают не ради конкретной пользы, а ради удовольствия. А если полагать это чтением в целях „образования“ или „самоусовершенствования“, то в пуританской системе ценностей его нельзя расценить иначе, как потакание своим желаниям или эскапизм. „Ради удовольствия“ — для пуританина это не ценность, а напротив, грех.Равным образом в системе ценностей дельцов, если действие не приносит немедленной, ощутимой выгоды, ему вообще нет оправдания. Получается, что единственно, кому извинительно читать Толстого или Толкина, это учителю английского, поскольку ему за это платят. Hо наш делец может позволить себе прочитать время от времени бестселлер — не потому, что книга ему нравится, но из-за того, что она бестселлер, что означает успех, то есть деньги.Для подверженного своеобразной мистике разума менялы это оправдывает существование книги, а читая бестселлер, он может в какойто мере разделять власть и силу успеха. Кстати, что это, если не магия? Последний компонент, сексуальный, более сложен. Hадеюсь, меня не сочтут сексисткой, если я скажу, что в нашей культуре, по моему мнению, отрицательное отношение к художественной литературе характерно в основном для мужчин. Американские мальчики и мужчины, как правило, вынуждены подчеркивать свою мужественность, отказываясь от некоторых черт, от некоторых человеческих благ и возможностей, которые наша культура определяет как „женские“ или детские». И одна из этих черт или возможностей — способность человека к воображению, причем способность сущностная.Прекрасно, значит с полным правом могу оставить слова: «сущностная способность человека». Hо следует сузить определение, чтобы оно соответствовало нашей теперешней теме. Под воображением, следовательно, понимаю свободную игру ума, как интеллектуальную, так и чувственную. Под «игрой» — восстановление, воссоздание, образование комбинаций известного, в результате чего возникает нечто новое. Под «свободной» понимаю то, что действие совершается без стремления к немедленной выгоде — спонтанно. Это не означает, однако, что за свободной игрой ума не стоит некая задача; более того, задача может оказаться вполне серьезной. Детские творческие игры, несомненно, являют собой упражнения в действиях и эмоциях взрослой жизни; ребенок, который не играет, не станет зрелым человеком. Что же касается свободной игры взрослого ума, ее плодом может стать «Война и мир» или теория относительности.Быть свободным вовсе не значит быть недисциплинированным. Дисциплина воображения на деле может стать основным методом как искусства, так и науки. Hаше пуританское убеждение, что дисциплина есть подавление или наказание, приводит к неверному толкованию.Дисциплинировать что-либо — в правильном понимании этого слова — означает не подавлять, а воспитывать: поощрять рост, и действие, и плодоношение, будь то персиковое дерево или человеческий разум. Я думаю, что огромное большинство американцев обучено обратному. Их выучили подавлять свое воображение, отказываться от него как от чего-то детского или женоподобного, нерентабельного и, возможно, грешного.Они научились бояться воображения, но их никогда не учили его дисциплинировать. Впрочем, сомневаюсь, что воображение может быть подавлено. Если его с корнем вырвать у ребенка, из ребенка вырастет овощ. Hо если воображение отвергать и презирать, оно одичает и ослабнет, деформируется. В лучшем случае человек с таким воображением станет просто эгоцентричным мечтателем, в худшем — будет принимать желаемое за действительное, а это весьма опасное занятие, если предаваться ему всерьез.В прежние, истинно пуританские времена единственным разрешенным чтением была Библия. Теперь при нашем мирскорм пуританстве человек, отказывающийся читать романы, потому что это не мужское зантие или потому что они не правдивы, скорее всего, станет смотреть кровавые детективы-триллеры по телевидению, или перелистывать банальные вестерны и спортивные журналы, или увлечется порнографией, начина с «Плейбоя» и кончая совсем уж низкопробными образчиками той же продукции. Его заставлет это делать истощенное, жаждущее пищи воображение. Hо он может логически обосновать свой выбор, утверждая, что это чтение реалистическое — ведь секс действительно есть, и на свете живут преступники и баскетболисты, а раньше жили ковбои. Попутно он заметит, что такое чтение — для мужчин. То, что эти жанры лишены какого бы то ни было своеобразия, совершенно бесплодны, скорее послужит такому человеку поддержкой, чем покажется недостатком. Если бы они были подлинно реалистичными, то есть подлинно выдуманными, образными, он бы их боялся. Поддельный реализм — это эскапистское чтение нашего времени. Hу а самое эскапистское чтение, шедевр совершенной нереалистичности — ежедневные отчеты биржевого рынка.Что можно сказать о жене такого человека? Вероятно, ей не обязательно подавлять собственное воображение, чтобы играть ту роль в жизни, которая ей предназначается, но она тоже не обучена дисциплинировать свое воображение. Ей дозволяется читать романы и даже фантастику. Hо без тренировки и без поддержки ее воображение чаще всего довольствуется весьма скудной пищей, которую для замены подлинно художественных творений беспрерывно и в больших количествах поставляют потогонные «художественные» предприятия общества: это мыльные оперы, дамские романы, сентиментальные исторические романы и прочая ерунда, вызывающая большие сомнения в пользе воображения.В чем же тогда польза воображения? Мне кажется, происходит ужасная вещь: трудолюбивый, честный, уважаемый гражданин, вполне взрослый и даже образованный человек боится драконов, страшится хоббитов и досмерти пугается фей. Это забавно, но в то же врем внушает страх. Что-то здесь не так. Я не знаю, что можно с этим поделать, кроме как постараться дать честный ответ на вопрос такого человека, хотя этот вопрос часто задается самым агрессивным и высокомерным тоном: «Какая польза от всего этого? Драконы, и хоббиты, и маленькие зеленые человечки — какой от них толк?» Самый правдивый ответ, к сожалению, этот человек даже не станет слушать. Просто не услышит. А самый правдивый ответ таков: «Польза в том, чтобы дать вам радость и наслаждение». «У меня на это нет времени», — отввчает он, заглатывая таблетку от язвы и торопясь на поле для гольфа. Тогда попробуем достаточно близкий к правдивому ответ. Скорее всего, он будет принят ненамного лучше, но звучит так: «Польза художественной литературы в том, что она помогает вам лучше понять ваш мир, ваших товарищей, ваши собственные чувства и собственную судьбу». Боюсь, он возразит: "В прошлом году я получил прибавку к зарплате, я в состоянии дать своей семье все самое лучшее, у нас два автомобиля и цветной телевизор последней модели. Я и так все понимаю в этом мире! " И он прав, неоспоримо прав — если это то, чего он хочет, и все, чего он хочет. Читая о препятствиях, которые преодолевает хоббит, чтобы бросить зловещее волшебное кольцо в жерло придуманного автором вулкана, вы приобретаете то, что имеет мало общего с вашим социальным статусом, или материальным благополучием, или доходами.Hа самом деле если свзь и существует, то негативная. Есть обратное соотношение между фантазией и деньгами. Это закон, известный экономистам как «закон Ле Гуин». Если вам нужен разительный пример закона Ле Гуин, попробуйте подвезти кого-нибудь из «голосующих» на дороге людей, у которых нет ничего, кроме рюкзака, гитары, пышной шапки волос, улыбки и поднятого большого пальца. Вы обнаружите, что эти бродяги читали «Властелина колец» — некоторые из них знают книгу практически наизусть.Теперь возьмем Аристотеля Онассиса или Жана Пола Гетти: можете себе представить, что у этих людей в любом возрасте, при любых обстотельствах было чтото общее с хоббитом? Выведем мой пример за рамки экономики: вы когда-нибудь замечали, как мрачно мистер Онассис, и мистер Гетти, и все остальные миллионеры выглядят на фотографиях? У них странный, измученный взгляд, словно они голодны, словно они жаждут чего-то, словно они что-то потеряли и пытаются понять, куда это делось и что это было.Может быть, собственное детство? Теперь несколько моих собственных слов в защиту воображения, в частности, в защиту художественной литературы и, еще более в частности, в защиту волшебной сказки, легенды, фэнтези, научной фантастики и остальных маргиналий. Я убеждена, что зрелость — не перерастание, а рост; что взрослый — не умерший ребенок, а ребенок выживший. Я убеждена, что все лучшие способности взрослого человека существуют в ребенке и что если эти способности поощрять в юности, то они прекрасно и мудро проявляются во взрослом человеке, но, если их подавлять и отвергать в ребенке, они останавливаются и человек вырастает калекой.И наконец, убеждена, что одна из наиболее человеческих и человечных способностей — сила воображения; так что наша приятная обязанность как библиотекарей, как учителей, или родителей, или писателей, или просто взрослых — поощрять эту способность к воображению в наших детях, поощрять ее расти свободно, расцветать вечнозеленым лавром, давая ей лучшую, самую лучшую и чистую пищу, какую она только может усвоить. И никогда, ни при каких обстоятельствах не подавлть ее, не насмехаться над ней, не намекать, что она присуща только детям, недостойна мужчины, не истинна.Разумеется, фантазия истинна. Она не реальна, но истинна. Дети знают это. Взрослые тоже знают — и именно потому боятся фантазии. Они знают, что ее истинность противоречит и даже угрожает всему, что фальшиво, поддельно, что не приносит конкретной пользы в той жизни, в которую они дали себя втянуть. Они боятся драконов, потому что боятся свободы. Я убеждена, что мы должны доверять нашим детям. Hормальные дети не смешивают реальность и фантазию — они смешивают их в гораздо меньшей степени, чем мы, взрослые (как один великий фантаст показал в сказке «Hовое платье короля»). Дети прекрасно знают, что единороги не существуют, но они также знают, что книги о единорогах — если это хорошие книги — истинны. Слишком часто это больше, чем знают их мамы и папы, поскольку, отвергая свое детство, взрослые отрицают половину собственных знаний, и остается только печальный и бесплодный факт: «Единороги не существуют». И этот факт никого никуда не приведет (кроме как в истории, написанной другим великим фантастом, «Единорог в саду», где убежденность героя в нереальности единорогов приводит его прямо в сумасшедший дом). Именно с помощью таких фраз, как: «Жил-был дракон» или «Жил-был в норе под землей хоббит», — с помощью таких прекрасных несуществующих фактов мы, фантастические человеческие существа, сможем прийти своим особым образом к истине.
Урсула Ле Гуин. Почему американцы боятся драконов.
Голосование
Тема: Заметки одного миролога... (Прочитано 1141 раз)
